Египетская пирамида — это такая неведомая четырёхугольная каменная постройка культового характера. В Древнем Египте использовалась как прикрытие гробницы фараона, чтобы подчеркнуть его величие, вселить трепет в потомков и как-бы уберечь тушку правителя и его нажитое добро от томб-рейдеров. Бедные и наивные фараоны!
Внеподцикловая книжка, единственной связью с "традиционными" обитателями Плоского Мира которой является упоминание Анк-Морпорка и Гильдии Убийц. На момент происхождения событий Пирамид Гильдия еще возглавлялась Доктором Проблемсом, погибшим позднее в кровавом противостоянии с Сэмом Ваймсом во второй книге подцикла о Страже.
В Пирамидах довольно подробно описывается быт Гильдии, а также "стиль жизни".
“We do not murder” he said. It was a soft voice; the doctor never raised his voice, but he had a way of giving it the pitch and spin that could make it be heard through a hurricane.“We do not execute. We do not massacre. We never, you may be very certain, we never torture. We have no truck with crimes of passion or hatred or pointless gain. We do not do it for a delight in inhumation, or to feed some secret inner need, or for petty advantage, or for some cause or belief; I tell you, gentlemen, that all these reasons are in the highest degree suspect. Look into the face of a man who will kill you for a belief and your nostrils will snuff up the scent of abomination. Hear a speech declaring a holy war and, I assure you, your ears should catch the clink of evil’s scales and the dragging of its monstrous tail over the purity of the language.“No, we do it for the money.“And, because we above all must know the value of a human life, we do it for a great deal of money.“There can be few cleaner motives, so shorn of all pretense.“Nil mortifi, sine lucre. Remember. No killing without payment.”He paused for a moment.“And always give a receipt,” he added.– Мы не убиваем, – сказал он своим мягким голосом.Доктор Проблемс никогда не повышал тон, но умел придать голосу такое звучание, что его можно было расслышать даже сквозь рев урагана.– Мы не казним. Не устраиваем резню. Мы никогда, можете быть совершенно уверены, не прибегаем к пыткам. В нашей работе нет ничего общего с преступлениями, которые совершаются по любовным мотивам, из ненависти или ради пустой выгоды. Мы занимаемся ею не потому, что погребение само по себе доставляет нам удовольствие, не ради удовлетворения каких-то тайных душевных потребностей, не для того, чтобы преуспеть, не во имя какого-либо дела или веры; повторяю вам, господа, что все эти мотивы в высшей степени подозрительны. Вглядитесь в лицо религиозного фанатика, который вознамерился вас убить, и вы ощутите омерзительное духовное зловоние. Вслушайтесь в речи проповедника священной войны, и, уверяю вас, вы услышите, что устами его глаголет само зло – безобразный монстр, уродующий чистоту родного языка своим чудовищным хвостом.Нет, мы делаем это за деньги.Но кому, как не нам, ведома цена человеческой жизни? Так что мы делаем это за большие деньги.Нет мотивов более чистых, лишенных всякой претенциозности.Помните: «Nil mortifi, sine lucre». Всякое убийство должно быть оплачено.И всегда давайте расписку, – сказал он, выдержав недолгую паузу.
Аннотация к изданию.
Твой отец – фараон (вообще-то он хотел быть чайкой, но не в этом суть). А ты – сын фараона, отправленный учиться в знаменитый Анк-Морпорк. Но какая профессия больше всего подойдет будущему царю? Именно та, которая подразумевает тонкую работу с людьми, постоянное разрешение сложных вопросов и устранение ненужных проблем. То есть профессия наемного убийцы. Самый плоский мир во всей множественной Вселенной возвращается во всем великолепии (в комплект входят: слоны – четыре штуки, Великий А'Туин, вселенская черепаха, – одна штука, безумные обитатели Диска – численность постоянно растет).
Избранные отрывки
Teppic hadn’t been
educated. Education had just settled on him, like dandruff.
Образованием Теппика никто специально не
занимался. Оно снизошло на него само собой, подобно тому как образуется перхоть.
***
The other legend, not
normally recounted by citizens, is that at an even earlier time a group of wise
men survived a flood sent by the gods by building a huge boat, and on this boat
they took two of every type of animal then existing on the Disc. After some
weeks the combined manure was beginning to weigh the boat low in the water
so—the story runs—they tipped it over the side, and called it Ankh-Morpork.
Другая легенда, о которой горожане обычно
предпочитают умалчивать, рассказывают о том, что в незапамятные времена
нескольким мудрецам удалось спастись от потопа – кары богов – в огромном
ковчеге, куда они прихватили по паре представителей каждой из пород животных,
обитавших тогда на Диске. Через несколько недель под грузом помета бесчисленных
тварей ковчег осел слишком низко, и мудрецам, как гласит легенда, пришлось
вывалить все дерьмо за борт. Это место они назвали Анк-Морпорк.
***
It’s a fact as
immutable as the Third Law of Sod that there is no such thing as a good Grand
Vizier. A predilection to cackle and plot is apparently part of the job spec.
Нет факта более неоспоримого чем то, что
хороших великих визирей в природе не существует. Склонность к закулисным
интригам составляет неотъемлемую часть их профессиональных навыков.
***
Сага о Троянском коне в исполнении Кота
Василия из «Понедельник начинается в субботу» (по стилю склеротичного изложения).
“Well,” said Copolymer,
and launched into the story of the Tsortean Wars.
“You see, what happened
was, he’d taken her back home, and her father—this wasn’t
the old king, this was the one before, the one with the wossname, he married
some girl from over Elharib way, she had a squint, what was her name now,
began with a P. Or an L. One of them letters, anyway. Her father owned an
island out on the bay there, Papylos I think it was. No, I tell a lie, it was
Crinix.Anyway, the king, the other king, he raised an army and they…Elenor,
that was her name. She had a squint, you know. But quite attractive, they say.
When I say married, I trust I do not have to spell it out for you. I mean, it
was a bit unofficial. Er. Anyway, there was this wooden horse and after they’d
got in…Did I tell you about this horse? It was a horse. I’m pretty sure it was
a horse. Or maybe it was a chicken. Forget my own name next! It was wossname’s
idea, the one with the limp. Yes. The limp in his leg, I mean. Did I mention
him? There’d been this fight. No, that was the other one, I think. Yes. Anyway,
this wooden pig, damn clever idea, they made it out of thing. Tip of my tongue.
Wood. But that was later, you know. The fight! Nearly forgot the fight. Yes.
Damn good fight. Everyone banging on their shields and yelling. Wossname’s
armor shone like shining armor. Fight and a half, that fight. Between thingy,
not the one with the limp, the other one, wossname, had red
hair. You know. Tall fellow, talked with a lisp. Hold on, just
remembered, he was from some other island. Not him. The other one, with
the limp. Didn’t want to go, he said he was mad. Of course,
he was bloody mad, definitely. I mean, a wooden cow! Like wossname
said, the king, no, not that king, the other one, he saw the goat, he said, ‘I
fear the Ephebians, especially when they’re mad enough to leave bloody great
wooden livestock on the doorstep, talk about nerve, they must think we was born
yesterday, set fire to it,’ and, of course, wossname had nipped in around the
back and put everyone to the sword, talk about laugh. Did I say she had a
squint? They said she was pretty, but it takes all sorts. Yes. Anyway, that’s
how it happened. Now, of course, wossname—I think he was called Melycanus,
had a limp—he wanted to go home, well, you would, they’d been there
for years, he wasn’t getting any younger. That’s why he dreamed up the
thing about the wooden wossname. Yes. I tell a lie, Lavaelous was the one with
the knee. Pretty good fight, that fight, take it from me.”
– Итак… – начал Кополимер
и принялся излагать историю цортских войн.
– А вышло, значит, так: он увез ее к
себе, а отец ее – нет, не старый царь, а тот, что был до него, который еще
женился на девушке откуда-то из Эльгариба, косоглазой, как же ее звали – то ли
на «Пэ», то ли на «Эл»? В общем, на одну из этих букв начиналось ее имя. Так
вот, ее отцу принадлежал остров в заливе – Папилос, кажется. Нет, вру, Криникс.
Так, в общем, царь, тот, другой, собрал войско, и они… А, Элеонора, вот как ее
звали. Она еще косила. Но, говорят, прехорошенькая была. И вот они поженились –
поженились, говорю. Неофициально. М-да. Как бы там ни было, когда они забрались
в этого деревянного коня… Что, разве я забыл рассказать про коня? Да, это был
конь! Поверьте моему слову, это был конь. А впрочем, может, и не конь. О боги,
скоро забуду, как себя зовут! Прекрасная мысль пришла в голову одному, который
еще прихрамывал. Хромоножке, словом. Я разве про него не говорил? И вот
началась битва. Нет, это я про другую.
Да. В общем, чертовски хитро было придумано с
этой деревянной свиньей. Из чего же они ее сделали? Так и вертится на языке.
Да, из дерева. Но это было уже потом. Итак, битва! Чуть не забыл. Страшная
битва. Шуму было, крику! Броня блистала, как блистает только броня. Разве с этим
блеском другой сравнится?! Был там еще один, нет, не хромоножка, а скорее
такой, рыженький. Ну вы знаете. Высокий такой парень, все шепелявил, словно
каша во рту. Нет, сейчас припоминаю, он был с другого острова. Я про
хромоножку. Он все не хотел идти, говорил, что сумасшедший. Определенно
сумасшедший, сразу видно. Деревянная корова – вот, вспомнил! И тогда царь, не
этот, другой, сказал, когда увидел эту козу: «Боюсь эфебцев, особенно когда они
такие сумасшедшие, что оставляют прямо у нас под носом этакую деревянную
бандуру – действуют на нервы, что они думают, мы – дети малые, сжечь ее!» Ну,
и, конечно, они повылезали сзади и всех перерезали, прямо смешно. Помните, я
еще говорил, что она немножко косила? Рассказывают, правда, что она была
хорошенькая, но это без разницы. Да. Так это случилось. А потом, конечно, этот
хромой – Меликаний, кажется, его звали – решил вернуться домой, а пробыли они
там долго, ну и понятно, с годами моложе не становишься. Вот почему ему и
приснился сон про эту деревянную штуковину. Да. Нет, опять переврал, то был
Лавеллий, хромой. А какая битва, какая битва была!
***
Слоган при продаже верблюда
He took a plank of wood
from a heap in the corner, dipped a brush in a pot of black paint, and after a
moment’s thought carefully wrote, ONE OWNER.
After some further
consideration he added, LO! MILEAGE.
Вытащив из кучи сваленных в углу деревянных
дощечек одну, Хеме Крона окунул кисть в горшочек с черной краской и аккуратно
вывел: «Одноличная собственность».
После минутного раздумья он добавил: «Обратите
внимание на длинный пробег!»
***
Отцы и дети (Цари и Принцы).
King Teppicymon XXVII
nodded gloomily, and went by himself to wave goodbye to his son. He was less
certain than his sister about the unpleasantness of assassination; he’d been
reluctantly in politics for a long time, and felt that while assassination was
probably worse than debate it was certainly better than war, which some people
tended to think of as the same thing only louder. And there was no doubt that young
Vyrt always had plenty of money, and used to turn up at the palace with
expensive gifts, exotic suntans and thrilling tales of the interesting people
he’d met in foreign parts, in most cases quite briefly.
He wished Vyrt was
around to advice. His majesty had also heard that only one student in fifteen
actually became an assassin. He wasn’t entirely certain what happened to the
other fourteen, but he was pretty sure that if you were a poor student in a
school for assassins they did a bit more than throw the chalk at you, and that
the school dinners had an extra dimension of uncertainty.
But everyone agreed
that the assassins’ school offered the best all-around education in the world.
A qualified assassin should be at home in any company, and able to play at
least one musical instrument. Anyone inhumed by a graduate of the Guild school
could go to his rest satisfied that he had been annulled by someone of taste
and discretion.
And, after all, what
was there for him at home? A kingdom two miles wide and one hundred and fifty
miles long, which was almost entirely under water during the flood season, and
threatened on either side by stronger neighbors who tolerated its existence
only because they’d be constantly at war if it wasn’t there.
Oh, Djelibeybi* had been great
once, when upstarts like Tsort and Ephebe were just a bunch of nomads
with their towels on their heads. All that remained of those great days
was the ruinously-expensive palace, a few dusty ruins in the desert and—the
pharaoh sighed—the pyramids. Always the pyramids.
His ancestors had been
keen on pyramids. The pharaoh wasn’t. Pyramids had bankrupted the country,
drained it drier than ever the river did. The only curse they could afford to
put on a tomb these days was “Bugger Off.”
The only pyramids he
felt comfortable about were the very small ones at the bottom of the garden,
built every time one of the cats died.
He’d promised the boy’s
mother.
He missed Artela.
There’d been a terrible row about taking a wife from outside the Kingdom, and
some of her foreign ways had puzzled and fascinated even him. Maybe it was from
her he’d got the strange dislike of pyramids; in Djelibeybi that was like
disliking breathing. But he’d promised that Pteppic could go to school outside
the kingdom. She’d been insistent about that. “People never learn anything in
this place,” she’d said. “They only remember things.”
If only she’d
remembered about not swimming in the river…
He watched two of the
servants load Teppic’s trunk onto the back of the coach, and for the first time
either of them could remember laid a paternal hand on his son’s shoulder.
In fact he was at a
loss for something to say. We’ve never really had time to get to know one
another, he thought. There’s so much I could have given him. A few bloody good
hidings wouldn’t have come amiss.
“Um,” he said. “Well,
my boy.”
“Yes, father?”
“This is, er, the first
time you’ve been away from home by yourself—”
“No, father. I spent
last summer with Lord Fhem-ptahem, you remember.”
“Oh, did you?” The
pharaoh recalled the palace had seemed quieter at the time. He’d put it down to
the new tapestries.
“Anyway,” he said,
“you’re a young man, nearly thirteen—”
“Twelve, father,” said
Teppic patiently.
“Are you sure?”
“It was my birthday
last month, father. You bought me a warming pan.”
“Did I? How singular.
Did I say why?”
“No, father.” Teppic
looked up at his father’s mild, puzzled features. “It was a
very good warming pan,” he added reassuringly. “I
like
it
a
lot.”
“Oh.
Good.
Er.”
Царь Теппицимон XXVII мрачно кивнул и
отправился самолично попрощаться с сыном. Он не разделял мнение сестры о том,
что убийство – такое уж неприятное занятие. На протяжении долгих лет он с
большой неохотой занимался политикой и всегда считал, что, возможно, убийство в
чем-то хуже парламентских дебатов, но наверняка лучше войны. Хотя некоторые
склонны были думать, что это одно и то же с той лишь разницей, что война –
несколько более шумное дело. Кроме того, он прекрасно помнил, что в молодости у
Вирта всегда было полно денег и он никогда не возвращался во дворец без дорогих
подарков, экзотического загара и волнующих рассказов об интересных людях, с
которыми ему удалось свести на чужбине пусть мимолетное, но столь захватывающее
знакомство…
Да, жаль, что Вирта нет рядом – он мог бы
дать полезный совет… Его величеству тоже приходилось слышать, что только один
студент из пятнадцати действительно становится убийцей. Что происходит с
остальными четырнадцатью кандидатами, царь не знал, но был совершенно уверен,
что если в школу для убийц попадает студент из бедной семьи, то ему достаются
не только безвредные мелки в спину и школьные ужины для такого паренька
обретают еще одно измерение – измерение неуверенности в том, что ты поглощаешь.
Однако все без исключения признавали, что
школа убийц дает лучшее, самое разностороннее образование в мире.
Высококвалифицированный убийца чувствует себя как дома в любой компании и умеет
играть по крайней мере на одном музыкальном инструменте. Всякий погребенный
кем-либо из воспитанников Гильдии мог вкушать вечный покой в полной уверенности,
что пал от руки приличного человека с хорошим вкусом.
Да и в конце концов – что ожидает мальчика,
останься он дома? Царство шириной в две и длиной в полтораста миль, почти
полностью уходящее под воду в период дождей, – царство, которому отовсюду
грозят более сильные соседи, терпящие его существование лишь постольку,
поскольку постоянно воюют с кем-нибудь, включая того же Теппицимона…
О, куда ушли те времена, когда Джелибейби
действительно был велик, когда выскочки вроде Цорта и Эфеба были всего-навсего
презренной кучкой кочевников, обмотавших себе голову полотенцами! Все, что
осталось от тех великих незабвенных дней, – дворец, содержание которого в
конце концов его разорит, несколько занесенных песком руин в пустыне и – тут
фараон глубоко вздохнул – пирамиды. Вечно эти пирамиды.
Предки истово им поклонялись. Фараон, увы,
нет. Пирамиды привели страну к банкротству, иссушили, как реку. И потомки могли
с полным правом и от всего сердца послать эти пирамиды подальше.
В приятное расположение духа Теппицимона приводили
только маленькие пирамидки, воздвигавшиеся в дальнем конце сада всякий раз после
кончины очередной кошки.
Он обещал это жене.
И вообще – фараон тосковал по Артеле. Весть о
том, что он собирается взять жену не из местных, вызвала страшный шум, и действительно
чужеземные привычки Артели иногда приводили в недоумение и забавляли даже его
самого. Быть может, именно из-за нее он проникся этой странной нелюбовью к
пирамидам – хотя в Джелибейби это было все равно что невзлюбить самый воздух,
которым ты дышишь. Но он дал слово, что Теппик будет воспитываться за границей.
Артела на этом особенно настаивала. «Здесь человек никогда ничему не
научится, – любила повторять она. – Здесь умеют только чтить память».
Ах, ну почему она позабыла его наказ – никогда
не купаться в реке!…
Царь взглянул на двух слуг, грузивших сундук
с вещами Теппика на повозку, и первый раз за всю свою жизнь по-отечески положил
руку на плечо сына.
На самом деле он абсолютно не знал, что
сказать. «Мы так и не успели получше узнать друг друга, – подумал
он. – А ведь я столькому мог его научить. Пожалуй, пара хороших порок была бы не лишней».
– M-м, – начал он. – Итак, мой
мальчик…
– Да, папа, – откликнулся Теппик.
– Это, ну, сегодня ты первый раз самостоятельно
едешь куда-то…
– Нет, папа. Прошлое лето я провел
вместе с господином Фемптахеном. Помнишь?
– Разве?
Фараону припомнилось, что во дворце и вправду
на какое-то время стало тише. Надо приказать выткать этот сюжет на новых
коврах.
– Все равно, – сказал он, – ты
уже почти юноша, тебе скоро тринадцать и…
– Двенадцать, – терпеливо поправил
Теппик.
– Ты уверен?
– Месяц назад отмечали мой день
рождения, папа. Ты еще подарил мне сковородку.
– Правда? Как странно. И что я при этом
сказал?
– Ничего, папа, – ответил Теппик,
глядя на добродушное, озадаченное лицо отца. – Сковородка была просто
замечательная. Она мне страшно понравилась, – заверил он.
– Ах так. Ну что ж, хорошо… – Его
величество вновь коснулся сыновнего плеча, задумчиво, как человек, барабанящий
пальцами по столу в надежде поймать ускользающую мысль. Наконец его как будто
осенило.
Слуги привязали сундук, возница терпеливо
держал распахнутую дверцу.
– Когда молодой человек отправляется в
мир, – начал его величество довольно неуверенным тоном, – крайне
важно, чтобы он не забывал… Дело в том, что мир велик, и в нем множество… И уж
конечно, в большом городе, где помимо прочего…
Он умолк, сделав рукой неопределенный жест.
Теппик ласково поглядел на отца.
– Хорошо, хорошо, папа, – сказал
он. – Верховный жрец Диос объяснил мне, что главное – не забывать
регулярно принимать ванну и смотреть, куда идешь.
Теппицимон, прищурившись, посмотрел на сына.
– Надеюсь, у тебя со зрением все в
порядке?
– В полном порядке, папа.
– Что же, прекрасно, – сказал
царь. – Прекрасно, прекрасно. Искренне рад.
Комментариев нет:
Отправить комментарий